Ожидая противника со стороны Августово, я с остатками 4‑го батальона и капитан Соловьев со своей 12‑й ротой заняли позиции и окопались по обеим сторонам шоссе из деревни Серски-Ляс. Вперед выслали разведку. Орудие поставили на самом шоссе и так провели всю ночь на 4 февраля. Было морозно, огня не разводили и грелись в окопах на листьях и ветвях. Изредка раздавались отдельные выстрелы из леса, а в общем ночь прошла спокойно.
4 февраля утром, когда рассвело, знакомясь с местностью, мы заметили недалеко, у холма, вправо на опушке леса, как-то странно одиноко торчащее орудие. Подойдя к нему ближе, мы увидели жуткую и печальную картину: у совершенно разбитой пушки лежали в разных позах убитые, и все со штыковыми ранами: командир батареи 28‑й артиллерийской бригады капитан и орудийная прислуга.
Оказалось (как потом я узнал), здесь 2 февраля (то есть накануне нашего боя у Махарце) был бой с немцами одного из наших авангардов (110‑го Камского и 111‑го Донского полков с одной батареей 28‑й артиллерийской бригады). Немцы во время боя из леса с тылу ворвались на батарею и успели заколоть самого командира батареи и пять артиллерийских солдат. Из орудий пострадало и осталось разбитым на месте боя только одно.
Углубясь в этом месте в лес далее, мы набрели еще на трупы убитых: трех солдат 111‑го Донского полка и одного офицера того же полка, лежащего ничком в лесу около шоссе. Это был начальник команды разведчиков 111‑го Донского полка поручик Михаил Алекс. Иванов. Очевидно, все погибли в этом же бою 2 февраля.
Я распорядился всех убитых офицеров и солдат перенести к самому шоссе и здесь на четырнадцатой версте от Августова, где верстовой столб, мы их всех похоронили в общей братской могиле, помолившись за души убиенных. Вечная им память!
Полк с утра занял позицию у деревни Серски-Ляс. Мы продолжали стоять у шоссе на Августово. В три с половиной часа дня наша разведка дала мне знать о наступлении противника со стороны Августова. Я донес об этом командиру полка.
4‑й батальон и 12‑я рота при одном орудии приготовились к обороне против немцев.
Между тем в это время противник повел новое наступление со свежими силами со стороны Глембоки-Брод – Францка на нашу дивизию и полки (113‑й и 114‑й) 29‑й дивизии, и западная часть деревни Махарце опять очутились в руках немцев (см. схему № 4), и мы получаем приказание сняться с позиции и присоединиться к полку. Мы уходим с Августовского шоссе.
Получен приказ командира корпуса: 27‑й дивизии продолжать отход далее на Сухаржечку – Микашевку. Прикрывая отход нашей дивизии, на позиции остается 116‑й Малоярославский полк (полковник Вицнуда).
Ровно в четыре часа дня, под сильным артиллерийским огнем немцев, наш полк втягивается в лес по дороге, огибающей озеро Сервы.
Доблестный 116‑й Малоярославский полк во главе со своим командиром, прикрывая отход нашей дивизии, после упорного боя сам перешел в наступление, выбив немцев из их окопов, и на плечах отступающего врага ворвался в деревню Махарце. Здесь завязался уличный бой, причем малоярославцы штыками выбивали немцев из каждой хаты.
Преследуя врага, полк окончательно овладел всей деревней Махарце и даже продвинулся до деревни Глембоки-Брод.
В этом славном бою Малоярославский полк, сам потеряв два батальона, задержал неприятеля настолько, что все другие полки корпуса смогли присоединиться к общей колонне, причем полк захватил пять орудий, взял из плена двух офицеров и четыреста солдат.
Штабом корпуса приказано всему корпусу двигаться одной колонной на Сервы – Сухаржечку – Микашевку – Рудавку и далее вдоль Августовского канала на Сапоцкин – Гродно.
Пехота, артиллерия, обозы, парки и огромная колонна, более тысячи трехсот человек, пленных немцев направлялись по одной дороге! Шли без всякого порядка, строевые части перемешивались с парками и обозами и часто, произвольно проталкиваясь, опережали друг друга…
Воображаю, с каким удивлением и злорадством смотрели на нас – своих победителей, наши пленные немцы, видя у нас такой беспорядок!
Шли мы усталые, измученные бессонницей, голодные, всю ночь на 5 февраля, утро и день 5 февраля до вечера. Вместе с собой везли на санях и нашего тяжело раненного командира полка.
Как сейчас вижу – двое узких крестьянских саней: на одних лежал бледный, с заострившимися чертами лица наш командир, а на других – толстый немецкий командир полка, тоже раненный. По определению врачей, нашему командиру грозила смерть от заражения крови, если не сделать сейчас же операции.
И вот, чтобы спасти его жизнь, решено было сделать так: обоих раненых командиров, и нашего, и немецкого, в санях при докторе и сигналисте с белым флагом направить в сторону немцев (6 февраля, когда немцы охватили нас уже с трех сторон). Так и сделали. Немцы молча встретили эту печальную процессию: впереди ехал верхом с белым флагом сигналист, играя на рожке марш, за ним верхом же доктор с повязкой Красного креста и двое саней с двумя лежащими ранеными полковниками. Доктор на немецком языке изложил старшему немецкому генералу нашу просьбу: «Пропустите в Россию нашего тяжело раненного командира для скорейшей операции, а взамен примите своего раненого командира». И что же?! Начальник немецкой дивизии в ответ на эту просьбу с усмешкой ответил: «Нет, везите к себе обратно обоих! Все равно вы от нас не уйдете! Вы окружены!»
Доктор привез обоих раненых обратно в район нашего боевого расположения в лесу.
Так и не удалось спасти жизнь нашего доблестного командира полка! Умер он через три дня после этого от заражения крови во время слишком поздней операции, уже в плену у немцев! Но я опередил события. Продолжаю.
5 февраля в четыре часа вечера наша колонна была остановлена немцами пулеметным огнем при выходе из леса у деревни Тартак. Произошло смятение, главным образом в идущих рядом обозах. Развернули боевой порядок. В боевой линии были наш и 108‑й полк, заняв позицию к югу от Тартак. После упорного боя немецкие цепи были отброшены. Противник отступил, но недалеко.
Тихо, уже в темноте, снимались мы с позиции, подбирая своих раненых и втягиваясь опять в лес очень медленно, по направлению к деревням Рудавка – Липины.
Почему-то крепко врезалась мне в память картина: снежная поляна в лесу, морозная ночь, плывущая в облаках луна… Наш полк медленно выстраивает походную колонну. Все команды подаются вполголоса. Ввиду темноты и холода, чтобы перевязать раненых, зажгли костер; на его огонь, чтобы погреться, из темного леса, как призраки, подходят ближайшие офицеры… Пламя костра на мгновение освещает их бледные изнуренные лица. Доктор (младший врач Саратовского полка) перевязывает у костра наиболее тяжело раненных солдат и ругает вовсю вслух свой лазарет, подло «удравший», как он говорит, из Сувалок 30 января с последним поездом. Нет теперь ни лекарств, ни инструментов для самой простой операции… Даже легкораненые обречены на гибель! Мы вполне понимали его возмущение, в нашем полку даже и младшего врача не осталось, а между тем почти все мы больные!
Вот явилась наша разведка. Я слышал доклад офицера начальнику отряда полковнику Белолипецкому, что дорога на Марков мост – Марковце уже занята немцами, значит, мы обойдены уже с трех сторон.
Отдельные выстрелы в лесу все время провожали нашу колонну. Часы были жуткие. Голод, изнурение от бессонницы и усталость отнимали последние силы у офицеров и солдат. Прямо не верится, но многие из нас на ходу спали… При малейшей остановке почти все валились на снег и засыпали нервным сном, вскакивая и иногда спросонок безумно крича… В глазах стоял туман, в голове кошмар… Нам казалось, что мы идем не лесом, а через какой-то большой город с огромными, причудливой архитектуры, домами с балконами и освещенными окнами… Уют, тепло и свет чуялись в этих домах и манили неотразимо к себе нас, голодных и замерзающих… Несчастные лошади страдали от бескормицы и изнурения не меньше нас…
Не забыть мне этой ужасной ночи, когда я, сидя верхом, спал, при остановке сваливался с коня прямо в снег и сейчас же опять засыпал мертвым сном, положив голову на спину какого-нибудь лежащего солдатика… Вот сквозь сон слышу, как говорит мне кто-то из моих солдат: «Ваше высокоблагородие, вы бы приняли ноги-то с дороги, орудия поворачивают назад, чтобы не отдавили», – и, видя, что я не шевелюсь, он нежно берет мои ноги и, стараясь не разбудить меня, кладет меня вдоль дороги… О, русский солдат! Как не любить тебя за твою привязанность к своему офицеру!
6 февраля. Только около двух часов ночи подошли мы к хате лесника, недалеко от деревни Волькуши, сделав в течение десяти часов этой ночи только восемь верст! Немцы кольцом своих все новых прибывающих дивизий окончательно окружили нас, потому что все деревни к юго-западу от Волькуш заняты ими, и разведка дала знать, что дальше двигаться уже нельзя… (схема № 3).
